Добавлено в закладки: 0
Светлой памяти капитана второго ранга Правкина Е.В. посвящается
«Только благодаря ветру
Свободен парусник в открытом море»
Антуан де Сент-Экзюпери
«Что творится в неведомых безднах?
Какие существа живут и могут жить
В двенадцати или пятнадцати милях
Под уровнем вод? Что за организм у этих
животных? Любое бы предположение
было бы гадательным».
Жюль Верн
– Знаешь, – сказал мне мой дед, когда я, приехав его навестить, сказал, что подал документы в мореходку. – Море надо любить несмотря ни на что. Прекрасно ли оно собой и на нём штиль или бурлит, неся на себе штормовые валы, но без любви к нему, ты не выдержишь ни морской качки, ни любых других невзгод и опасностей, выпадающих на долю моряков.
– Ты под опасностями подразумеваешь Бермудский треугольник или корабли-призраки? – улыбнувшись, спросил я деда.
Дед приподнял свои очки, сидевшие у него на носу, водрузил их на лоб и, вздохнув, сказал:
– В корабли-призраки я не верю, Глеб, но некоторым довелось увидеть и повстречаться на просторах моря с такими вещами, что все рассказы о призрачных кораблях кажутся сущей безделицей по сравнению с этим. Дед моего деда, то есть мой прапрадед Глеб Филимонович, кстати, тебя назвали в честь него, был человеком с крепкой психикой. Он не страдал галлюцинациями и не употреблял спиртного, и всё же, когда он работал в море, явился очевидцем некоторых странных явлений…
– Я слышал от родителей, что в нашем роду были моряки, но не знал, кто они были. Да и ты никогда не рассказывал о Глебе Филимоновиче, – не сумев сдержать волнения, перебил его я.
– Не перебивай, Глеб. Не хорошо это, – слегка нахмурил брови дед и посмотрел на меня. Моё лицо видимо выражало крайнее нетерпение, потому дед улыбнулся и продолжил: – Думаю, что тебе следует узнать о нём, о твоём тёзке, тем более что ты собираешься связать свою жизнь с морем.
***
Глеб Филимонович Степанов долгое время проработал в корабельном доке на ремонтных работах. Малый он был сметливый. Делал всё ловко и быстро. И как-то раз попался на глаза капитану одного брига Науму Прокопьевичу Зосимову.
– Я вижу, ты смышлёный и рукастый парень, – сказал капитан Глебу Филимоновичу. – Ловко управляешься со сменой шпринтовых парусов. Я готов взять тебя к себе на службу. Пойдёшь под моё командование?
– Отчего не пойти, – живо ответил Глеб Филимонович. – В море, почитай работаю день деньской. Но на кораблях никогда не плавал, не удалось. Хотя всегда было интересно узнать, каково море бывает, когда оно не являет собой одну лишь береговую линию, а ты находишься в его центре. Кем возьмёте-то? Боцманом?
Усмехнулся капитан: – До боцмана тебе, друг, пока не дотянуться. А уж до штурмана – тем более. Юнгой тебя тоже брать не след, ибо ты много чего знаешь. Но шкотовым или вахтенным матросом ты бы мне сгодился. Харч у нас, правда, не всегда хорош. Иной раз довольствуемся солониной. Но жалованье твоё будет изрядным. Ты подумай. И ежели решишься, то дам тебе адресок. Приходи по адресу, покалякаем.
Капитан достал было записную книжку из кармана своей куртки, но Глеб Филимонович жестом остановил его.
– Я, знаете, грамоте не очень обучен. Вы адрес, где вас искать назовите, я запомню.
Наум Прокопьевич назвал свой адрес и ушёл.
Несколько дней продумал Глеб над предложением капитана. И хотя своей семьёй он пока не обзавёлся, а жил с матерью-старухой, но беспокоился он за мать. Как она одна управляться с хозяйством станет? Ведь в семье мужские руки всегда нужны.
Хорошо, что мать, узнав, о чём печалиться сын, сказала:
– Ты, сынок, не кручинься обо мне. Поживу пока одна. Поди, хорошие соседи подле меня живут. Коли тянет тебя в море и хочется мир повидать, так соглашайся на эту работу. Авось, всё к лучшему.
Так и стал Глеб Степанов служить во флоте в подчинении Зосимова шкотовым матросом. Поначалу ему трудно было. И команда корабля на новенького с подозрением смотрела, и морская болезнь донимала. Но потом обвыкся. И к качке привык, и команда к Глебу. Даже душой командой стал, ведь был он весельчаком и балагуром по натуре.
Бывало, скажет, выйдя на палубу поутру:
– Пересолил сегодня наш кок кашу. Видать проспал. Потому в спешке котлом воду из моря зачерпнул.
Все так и покатятся со смеху.
Плавали и далеко и близко. А всё больше бороздили Чёрное море. Но одно из своих плаваний Глеб Филимонович навсегда запомнил. В тот раз судно по своему обыкновению не вышло в море в составе только одной команды. На борту брига находилось несколько учёных мужей, направляющихся в сторону Африки с исследовательской целью. Это была научная экспедиция. И потому команда корабля знала, что им предстоит бороздить моря и океаны в течение долгих месяцев. Они знали также, что из Чёрного моря корабль пойдёт в Средиземное море, а оттуда через Гибралтар выйдет в Атлантику. Команда радовалась, что они уходят в дальнее плаванье. Только бывалые моряки, в число которых входил капитан, качали головами:
– Гибралтар не любит шутки шутить. Он опасен. И прямо за ним начинается коварство океана.
Поначалу всё шло гладко и, как всегда. И предупреждения бывалых моряков стали казаться для команды и Глеба Филимоновича тоже, не более чем шуткой. Но миновали Гибралтарский пролив. Вошли в океан. И тут началось.
***
Дедушка мой вздохнул, надел вновь очки на нос. Потом, зачем-то их снял. Повертел в руках и продолжил:
– Теперь это повествование расскажу со слов своего деда так, как рассказал ему в своё время его дед Глеб Филимонович.
«Мы миновали Гибралтар при полном штиле. Команда расслабилась, позабыв о предупреждениях опытных мореплавателей. Как-то не укладывалось в голове, что такой спокойный океан, не вызывающий страха вовсе, может быть грозным. Мы стали смеяться, шутить, а кто и песни петь. Ко мне подошёл Зосимов:
– Сегодня тебе, Глеб Филимонович, принимать вечером вахту.
– Так точно, – ответил я капитану, а в душе порадовался.
Нравилось мне море, и я никогда не упускал минуты, чтобы насладиться его панорамой. Любил наблюдать, как морская стихия, рокоча, перекатывает волны. Как синие валы, ударяясь о корму, рассыпаются мириадами брызг, а белая пушистая пена с шипением гаснет. По нраву приходились мне и обитатели моря. С удовольствием лицезрел я плавающих вдали гигантов-китов, отливающие серебром косяки рыб и медленных разноцветных медуз, движения которых напоминали некий танец. Ласкали слух крики морских птиц: чаек и альбатросов, кружащихся над нашим кораблём и морем-океаном.
Троекратно отбили рынду. Наступила полночь. Пошла первая склянка. Я заступил на вахту, приняв её у матроса Гришки. За штурвалом сегодня стоял сам старпом Пётр Иванович Скворечников. Мы водили с ним дружбу. Теперь же находясь на палубе нашего брига, болтали о том и о сём, в то время, когда остальная команда и учёные отдыхали. Ветер, надувая паруса, нёс наш корабль по курсу.
Я предвкушал, наконец, погулять по африканскому континенту, увидеть его воочию. Пётр Иванович, в отличие от меня, не был так радужно настроен. Но ни он, ни я, ни разу там не бывали, хотя наслышались разных небылиц об этом материке. Слыхали мы о том, что в Великой реке Нил живут лютые звери, поедающие людей. Зовутся те звери «коркодилы». И о том слыхали, что обитают там большие черепахи, полосатые лошади, львы, слоны и обезьяны.
– Животные это что, – говорил Пётр Иванович. – То, что в Африке не счесть ползучих тварей змей, после укуса, которых не встать боле человеку, это всем известно. Но ведь каково? Там и насекомые опасные водятся. Укусит такое и всё – пиши пропало. И гнус ихний наизловреднийший, за миг в лихорадку вгонит и тогда забудь о возвращении домой. Вот же дёрнуло этих учёных плыть туда, – Пётр Иванович насупился.
– Говорят, они не по собственной воле туда подались, а с царского повеления, – заметил я.
– Ну и что с того? Могли бы отказаться! – проворчал Пётр Иванович.
– Откажешь тут как же! – невесело усмехнулся я. – Да ты не печалься. Авось сдюжим, – я попытался его утешить.
Пётр на некоторое время замолчал, думая о чём-то, потом сказал:
– Слышь, Глеб, Голландца летучего я сегодня во сне видел. Привиделся прямо натуральным, таким, каким его наша морская братва описывает. Плыл он этот корабль, во сне значить, по морским волнам. И паруса у него были рваные. И замшелый был весь. И скелеты на борту имелись. Вот ведь приснится.
– А ты что же, Пётр Иванович, в байки про Голландца веришь? – спросил его я.
– Нет, друг, не верю. Но опаска завсегда пригодится. Вот погляди. Идём мы точно по курсу. И штиль сейчас. Да только ни китов, ни дельфинов на горизонте не видать. С чего бы это?
– Ночь ведь на дворе, спят, наверное. И что с того, что не видать их? – спросил я.
– А то, что они наши попутчики. Вечно снуют перед кораблём, и ночь им не в ночь. Дельфины дорогу всегда кораблям показывают. Если плещутся на горизонте – корабль верно идёт. Нет впереди ни мели, ни рифов, ни чего другого. А если нет их – тогда гляди в оба. А дельфина сейчас ни одного, нет, как нет. Не к добру это, Глеб. Нутром чую, грядёт что-то, – Скворечников нахмурился.
– Ты моряк опытный, не один десяток лет плаваешь. Знаешь своё дело. Тебе ли волноваться? – усмехнулся я.
– То-то и оно, что знаю. И штиль какой-то странный сегодня. Будто и не штиль вовсе, а затишье перед штормом, – Пётр осёкся и, вдруг, охнул: – Гляди!
Я посмотрел в ту сторону, куда он указал и обомлел. Океан в той стороне из тёмно-синего стал белым. Будто плыли мы не по морю, а по молоку. Из глубины этого «молочного» океана исходил фосфоресцирующий свет: тысячи маленьких, зелёных и жёлтых огоньков, пузырясь и перекатываясь под водой, собирались в большие кольца. Затем эти кольца становились ровными рядами, а потом вновь принимали формы кругов.
– Что это, Петя? – спросил я старпома.
– Говорят, в молочном море живёт чудище, пожирающее корабли вместе с командами. Оно выплывает из бездны раз в сто лет и съедает всё, что попадается ему на пути. При этом чудище сверкает огнями. Но потом, набив чрево, оно вновь уходит на дно. Никогда доселе я не видел белого моря и этих огней, но сейчас, – он замолчал на полуслове.
– Неужели это правда? – изумился я.
– Не знаю. Но ты сейчас, как и я видишь эти огни? – старпом кашлянул.
– Вижу, конечно. Что же теперь делать будем? – я вопросительно посмотрел на него.
– Пока ничего. Идём, как шли. Хотя, на месте нашего Зосимова я бы вообще с этими экспедициями не связывался. Пусть их этих грамотеев, добирались бы они до Африки сами, – Пётр Иванович махнул рукой. Помолчал немного и заметил, смотря вперёд: – Ну, хоть бы один из дельфинов показался бы. Нет никого. Что ты будешь делать?!
Я тоже стал вглядываться вдаль, ища глазами зубатых китов. Но сколько ни смотрел, так их и не увидел. Зато на горизонте я разглядел тёмную тучу.
– Похоже, буря надвигается, Пётр Иванович, – сказал я старпому.
– Вижу, – отозвался он. – Не пробьют и следующие склянки, как болтанка начнётся.
– Будить команду? – спросил я.
– Погоди маленько. Успеется. Пускай пока отдыхают, – заметил он. Потом пробормотал: – Вот ведь незадача: в молочное море попали. Прямо сон в руку.
Но старпом просчитался: то ли бдительность потерял, думая о своём сне, то ли ещё что. Только налетел ураган, и шторм начался буквально через несколько минут. Наш бриг закачался, затрещал и заскрипел, несмотря на то, что был не старым парусником. Гигантская волна ударила в борт. Следующий за ней вал накрыл собой палубу. Я едва успел схватиться за один из тросов бизань мачты, чтобы не смыло волной. Когда вода схлынула, я увидел, что Пётр Иванович в порядке. Он крепко стоял на ногах и не потерял управления штурвалом.
– Свистать всех наверх, – рявкнул он.
Я рванулся с места. У рынды корабельного матроса не оказалось. Но я это ожидал, ибо корабельный Сенька уже начал бы быть в колокол.
«Кажись Сеньку волной смыло», – мелькнула в голове мысль.
Но не успел я ударить в набат, как команда, видно почуяв неладное, выбежала на палубу.
– Человек за бортом! Сеньку унесло! – крикнул я во всю силу лёгких.
Некоторые матросы бросились к фальшбортам, чтобы посмотреть, в какой стороне плавает Сенька.
Но очередная волна вновь накрыла палубу. Началась бешеная борьба со стихией. И найти матроса в бушующем океане, да и ещё и вытащить его из воды стало казаться фантастичной затеей. Ураганный ветер рвал паруса на части, унося их обрывки на просторы моря. Скрипели ванты. Звенели стеньги. Рвались тросы, удерживающие мачты. Несколько часов мы боролись со штормом, а шторм боролся с нами. Корабль швыряло из стороны в сторону. И самым страшным сейчас стало бы, если бы мы наткнулись на рифы, и судно получило бы пробоину. Кто-то закричал, что юнга Сафрон тоже упал за борт. Но сделать ничего было нельзя. И хоть команда корабля была народом закалённым в штормах, но нет-нет слышались вопли служивых. Надо отдать должное капитану брига Зосимову. Он был спокоен и выдержан. И когда он отдавал приказы, голос его гремел, но в нём не слышалось ноток беспокойства. К слову сказать, и Пётр Иванович был невозмутим. Привязавшись к штурвалу, он пытался управлять им. Такой бури я никогда не видал до этого. Да и ребята потом говорили, что шторм той ночи поразил многих своей силой и коварством. Усложнялось все дело тем, что дул норд-вест, унося корабль в глубины океана.
К рассвету шторм начал стихать. И лишь солнце стало всходить на востоке, буря улеглась. Мы пересчитали друг друга. Все оказались на месте, кроме бедных Сеньки и Сафрона. Что касается учёных, то они были целы и невредимы. Им капитан строго настрого приказал не выходить из кают. Так они и сделали. Мы почтили память наших товарищей. Все были в подавленном состоянии. И в плачевном виде плыл наш бриг. Паруса бизань мачты порваны в клочья. На фок мачте добрая половина парусов тоже повреждена. И лишь на грот мачте они, как ни странно уцелели.
– Хорошо бы к берегу какому пристать. Подлатали бы паруса, – вздохнув, сказал молодой матрос Гришка, усевшись прямо на палубный дек.
– Мы находимся сейчас в неизвестном месте. Секстант повреждён и посему наше местоположение неизвестно. Хотя могу предположить, что мы идём севернее Африки. Даже я сказал бы в северо-западном направлении, – ответил капитан, стоящий на палубе.
С восходом солнца, прежние страхи улетучились и мы успокоились. Стали ремонтировать корабль, как могли. Хорошо, что корабль оказался крепким, сделанным на совесть. В трюмах набралась вода, но её было не много. Потому мы вскоре откачали её. Потом стали чинить паруса и натягивать тросы. Работа закипела. Старпома у штурвала сменил кормщик Степан. И Пётр Иванович присоединился к нам. Время от времени он поглядывал в морскую даль и бормотал:
– Нет зубатых китов и всё тут. Ну и сон…
Я не выдержал и заметил:
– Зато наш бриг с рваными парусами похож теперь на твоего Голландца из сна. Ну, точь в точь, как он. Разве что не замшелый и без скелетов. Увидит, кто из проходящих судов, испугается. Вот тебе и сон в руку.
Пётр Иванович ничего на это не возразил, только хмыкнул. Но разговоры про сон и про китов заводить перестал.
Я в тот момент думал о том, что хоть мы потерпели убытки и потеряли нескольких товарищей, но всё-таки легко отделались от такого шторма. Едва время приблизилось к полудню, как вперёдсмотрящий крикнул:
– Вижу впереди на горизонте большой багрово-бурый холм. На остров похожий!
Мы приободрились. Порадовались тому, что скоро ступим на землю. Только нашей мечте не суждено было сбыться. Это оказался вовсе не остров, а огромное скопление бурых водорослей, налипших на рифовые гряды. Именно сей факт и не позволил нам отличить его от острова.
– Лево руля, – скомандовал капитан.
Рулевой, теперь это был не старпом, а кормщик Степан, стал совершать манёвр, пытаясь обойти рифы. И он бы вывел бы корабль в безопасное место, но вновь начался шторм. В этот раз шторм не был так силён, как ночью. Но большая половина наших парусов находилась в негодности. По-прежнему дул норд-вест и нас медленно, но верно сносило на рифы. Началось снова-здорово: заскрипел корабль, заходила ходуном палуба. Наш парусник поднимало на волну и бросало в морскую пучину. Неожиданно диким голосом закричал матрос Гришка. Я посмотрел в его сторону, и волосы зашевелились у меня на затылке. Бурые водоросли, выброшенные волнами на палубу, извивались, будто длинные змеи. Одна из них обвилась вокруг ног Гришки, и, сжимая его в страшных объятиях, тащила в сторону борта. Подоспевшие на помощь матросы, и я в их числе, стали сбивать с него водоросли, кто чем мог: кто палками, кто баграми. Наконец, нам это удалось. Подбежал судовой врач и стал осматривать потерпевшего. Штаны Григория представляли собой ошмётки, а из множества ран на ногах сочилась кровь. Мы помогли Григорию добраться до каюты.
– Они что же, людей едят? – спросил я у Гришки, имея в виду водоросли. – Где же у них рот?
– Они и есть один сплошной рот, – прошептал Гриша и потерял сознание.
Капитан отдал приказ одеться всем в плотную одежду. Мы натянули на себя рукавицы, надели шапки, обмотались по уши какими-то тряпками и пошли вновь на палубу с намерением сражаться с водорослями до последнего. К нашему удивлению ветер стих и на море воцарился штиль. Ни единой водоросли на палубе и вовсе не было.
– Чудеса, – сказал кто-то, и я согласился с ним.
Бриг без труда обогнул рифы. Потом подул вновь ветер.
– Зюйд-ост начал дуть, – сказал счастливым голосом рулевой.
Да, это и впрямь был зюйд-ост, юго-восточный ветер. Он-то нам и был нужен. Я стоял на палубе и смотрел вдаль. Там, далеко-далеко, на просторах моря кувыркались и прыгали дельфины.
– Слышь, Глеб, глянь, зубатые киты вновь появились, – раздался голос за моей спиной.
Я оглянулся и, увидев старпома, улыбнулся:
– Это хорошо?
– Замечательно. На правильную дорогу вышли, раз они затанцевали, – кивнул он головой в сторону, где плавали дельфины и тоже улыбнулся.
Тут вперёдсмотрящий закричал: – Земля!
На этот раз, это, действительно, была земля – небольшой островок с весьма хорошей гаванью. Мы бросили якорь, и вышли на берег. На берегу росло множество пальм и другие, невиданные нами доселе деревья и кустарники. Мы отдохнули на берегу. Привели наш бриг в надлежащий порядок. И вновь вышли в море. Но плаванье в этот раз было удачным и вскоре мы достигли берегов Африки, того места, которое являлось целью нашей экспедиции. Но останавливаться подробно на Африке я не стану, ибо речь в моём рассказе велась вовсе не о ней. Скажу только, что никакие зловредные насекомые ни меня, ни старпома Петра Ивановича, ни остальных матросов или учёных не покусали. А здоровье Гришки от укусов водорослей не пошатнулось. Он вскоре оправился и раны на его ногах затянулись. Остались только шрамы. Экспедиция учёных прошла удачно. А по её завершению, мы двинулись в обратный путь. Всю обратную дорогу дул попутный ветер, так что вскоре мы вернулись домой. Но об океане скажу: он, как и опасен, так и прекрасен. Нет, не видал я летучих Голландцев. Зато встречал в море кое-что много опаснее и удивительнее их. Оттого я море и люблю, что оно непредсказуемо!»
***
Дед завершил свой рассказ, и вновь, водрузив очки на нос, спросил меня:
– Ну, что станешь учиться на моряка, после такого рассказа? – он подмигнул мне.
– Стану. Ведь думаю, что я люблю море, не меньше нашего прапрадеда Глеба Филимоновича. И пусть оно опасно, но и в тоже время оно прекрасно. Я люблю его несмотря ни на что, – ответил я серьёзно деду.
Ноябрь/декабрь 2020г – 3.01.2021г. (Правка 9-10.01.2021год)
Автор публикации
Другие записи этого автора:
Джигит и конь ...
Каспию ...
Спасибо, Лала, за рассказ!
С удовольствием прочитала, под утреннюю чашечку кофе. 
Спасибо и Вам!